А надо сказать, что в Митриме жили Сумеречные Эльфы, народ Белерианда, перешедший горы, и нолдоры встретились с ними радостно, как с давно потерянными родичами. Но беседовать между собой им сперва было трудно, ибо в долгой разлуке языки калаквенди Валинора и мориквенди Белерианда стали очень различны. От эльфов Митрима узнали нолдоры о могуществе Элу Тингола, короля Дориата, и завесе чар, что ограждала его владения; а вести о великих деяньях на Севере дошли до Менегрота и гаваней Бритомбар и Эгларест. И все эльфы Белерианда исполнились изумления и надежды на могучих родичей, нежданно вернувшихся с Запада в час нужды; и верилось им вначале, что нолдоры пришли как посланцы валаров, чтобы освободить их.

В самый час смерти Феанора к его сыновьям явился посланец Моргота. Тот признавал поражение и предлагал условия — вплоть до возвращения одного из Сильмарилов. Тогда Маэдрос Высокий, старший из сыновей, убедил братьев притвориться, что они согласны на переговоры, и поехать в назначенное место. Но нолдоры были не честней Моргота. Потому оба посольства прибыли с силами большими, чем было договорено; но Моргот прислал больше войска, и там были балроги. Товарищей Маэдроса перебили, а его самого — по приказу Моргота — захватили живым и отвели в Ангбанд.

Тогда братья Маэдроса отступили и стали укрепленным лагерем в Хитлуме. Но Моргот взял Маэдроса заложником и прислал сказать, что не освободит его, покуда нолдоры не откажутся от войны и не возвратятся на Запад — или не уйдут из Белерианда далеко на юг. Но сыновья Феанора знали, что Моргот обманет их и не отпустит Маэдроса, что бы они ни сделали; к тому же они были связаны клятвой и не могли прекратить войны против Врага. А потому Моргот повесил Маэдроса на утесах Тангородрима, приковав его к скале за кисть правой руки.

До лагеря в Хитлуме дошли слухи о походе Финголфина и тех, кто вслед за ним перешел Вздыбленный Лед, — было это, когда мир в удивлении замер перед восходом Луны. А когда воинство Финголфина явилось в Митрим, Солнце, пылая, взошло на западе; и Финголфин развернул голубые с серебром стяги, велел протрубить в рога — и цветы расцветали под ногами воинов. Так кончалась эпоха звезд. С восходом великого светоча прислужники Моргота бежали в Ангбанд, и Финголфин без помех миновал укрепления Дор–Даэделоса, покуда враги его прятались под землей. А после эльфы ударили в ворота Ангбанда, и звуки труб сотрясли башни Тангородрима; и Маэдрос в муках своих услышал их — и громко закричал, но голос его потерялся в каменном эхе.

Но Финголфин, будучи иного нрава, чем Феанор, и помня о коварстве Моргота, отступил от Дор–Даэделоса и повернул назад к Митриму, ибо получил вести, что там найдет сыновей Феанора. К тому же он хотел укрыться за щитом Теневых Гор, пока народ его будет отдыхать, и не надеялся, что твердыня падет от одного лишь звука труб. Потому, придя в Хитлум, он встал лагерем у северных берегов озера. В сердцах тех, кто шел за Финголфином, не было никакой любви к дому Феанора, ибо великие муки испытали выжившие во Льду, а Финголфин считал сыновей соучастниками отца. Тут возникла опасность схватки между воинствами; но, хотя и огромны были их потери в пути, спутников Финголфина и Финрода, сына Финарфина, оказалось все же больше, чем сторонников Феанора — и те отступили и перенесли лагерь на южный берег; и озеро разделило их. Многие в войске Феанора сожалели о пожаре в Лосгаре и были исполнены изумления перед мужеством, что провело друзей, ими отвергнутых, через Льды Севера; и они с радостью приветили бы их, но не осмелились — от стыда.

Так, из–за проклятия, наложенного на них, нолдоры ничего не достигли, пока Моргот сомневался и страх света был еще нов оркам и сковывал их. Моргот же очнулся от дум и рассмеялся, видя рознь между своими врагами. В глубинах Ангбанда сотворил он густой дым и мглистый туман, и они изверглись с курящихся пиков железных Гор — и далеко в Митриме увидели, что чистый воздух первых рассветов замутился. С востока налетел ветер и понес мглу на Хитлум, затмевая молодое Солнце; и опустилась мгла, клубясь, на луга и ущелья, ядом и ужасом наполнив воды Митрима.

Тогда Фингон Отважный, сын Финголфина, решил исцелить вражду, разделившую нолдоров, прежде чем Враг их будет готов к войне; ибо земли Севера содрогались от грома в подземных кузнях Моргота. Давным–давно, в благости Валинора, прежде чем с Моргота сняли оковы и ложь разделила нолдоров, Фингон был близким другом Маэдроса; и хоть он и не знал еще, что Маэдрос помнил о нем при сожжении кораблей, мысль о прежней дружбе терзала сердце Фингона. Потому он решился на дело, справедливо почитаемое высочайшим из сотворенного принцами нолдоров: один, ни с кем не посоветовавшись, отправился на поиски Маэдроса. Сама тьма, порожденная Морготом, помогла ему — он невидимо пробрался в твердыню своих врагов. Высоко на склоны Тангородрима поднялся Фингон и в отчаяньи оглядывал пустынные земли; но не нашел ни ущелья, ни трещины, по которым мог бы попасть в крепость Моргота, бросая вызов оркам, что все еще прятались в темных подземельях. Фингон взял арфу и запел песнь Валинора, сложенную нолдорами в древности, когда вражда еще не разделяла сынов Финвэ; и голос его звенел в мрачных теснинах, дотоле не слыхавших ничего, кроме воплей страха и скорби.

Так нашел Фингон того, кого искал. Потому что внезапно вверху песню подхватили и голос, отдаленный и слабый, окликнул его. То, забыв о муке, пел Маэдрос. Но Фингон, вскарабкавшись к подножию скалы, на которой висел его родич, не смог подняться выше; и рыдал он, видя жестокое дело Моргота. А Маэдрос, страдая без надежд, молил Фингона убить его; тогда Фингон натянул тетиву и согнул лук и, не видя иного выхода, воззвал к Манвэ, говоря: «О ты, кому милы все птицы, направь же теперь это оперенное древко и возврати хоть каплю жалости нолдорам в их нужде!»

Ответ пришел тотчас. Ибо Манвэ, кому милы все птицы, кому они приносят на Таникветиль вести из Средиземья, создал породу Орлов, повелев им жить в скалах Севера и следить за Морготом, — Манвэ еще жалел эльфов–изгнанников. И о многом, что творилось в те дни, приносили Орлы вести печальному слуху Манвэ. Теперь же, в миг, когда Фингон натянул тетиву, с заоблачных высот слетел вниз Торондор, Владыка Орлов, мощнейший среди птиц. Его простертые крылья были размахом в тридцать локтей. Остановив руку Фингона, он поднял его и понес к отвесной скале, где висел Маэдрос. Но Фингон не смог ни разжать зачарованные оковы на его кисти, ни разрубить их, ни вырвать из камня. И Маэдрос в муках вновь стал молить родича убить его, но Фингон отрубил ему руку выше кисти, и Торондор отнес их назад к Митриму.

Там Маэдрос со временем исцелился, ибо пламень жизни ярко горел в нем и силы его были силами древнего мира, как у тех, кто взращен в Валиноре. Тело его оправилось и выздоровело, но память мук осталась в сердце; и меч в левой руке косил врагов больше, чем некогда в правой. Фингон подвигом своим заслужил великую славу, и все нолдоры восхваляли его; а ненависть между домами Финголфина и Феанора была предана забвению. Ибо Маэдрос просил прощения за Араман и отказался от прав на владычество над нолдорами, сказав Финголфину: «Если бы никакие беды не разделили нас, — правление, по справедливости, перешло бы к тебе, старейшему в роде Финвэ и одному из самых мудрых». Но не все его братья в душе согласились с ним.

И вот, как и предсказывал Мандос, наследники Феанора стали зваться Отлученными, ибо верховное владычество и в Эленде, и в Белерианде перешло от них, старших, к дому Финголфина, также и из–за потери Сильмарилов. Нолдоры, вновь объединившись, выставили стражу на границах. Дор–Даэделоса, и обложили Ангбанд с запада, юга и востока, и разослали повсюду гонцов — исследовать пределы Белерианда и вступать в союзы с народами, жившими там.

А надо сказать, что короля Тингола не обрадовал приход с Запада стольких могучих принцев, жаждущих новых земель. И он не открыл своего царства и не поднял с его границ завесы чар, ибо, мудрый мудростью Мелиан, не верил, что Моргота удастся сдержать надолго. Единственными нолдорами, кого впускал он в пределы Дориата, были принцы дома Финарфина — родичи короля Тингола, дети Эарвен из Альквалондэ, дочери Ольвэ.